Из воспоминаний С.А. Родионова о 17 -й стрелковой дивизии:
"...Утром 22 июня 1941 года папа послал меня в сапожную мастерскую. За два дня до этого я закончил девятый класс, и вечером мы с бабушкой должны были уезжать на все лето в деревню. Забрал я сапоги и вижу: около клуба стоят женщины и с ними какой-то мужичок и что- то так азартно, взволнованно обсуждают. Я остановился, прислушался и понимаю: началась война. Я прибегаю домой и говорю: «Папа, включай радио, сейчас в 12.00 Молотов выступать будет, война началась». Отец отвечает мне: «Ты, Спартак, не шути!» Отец был командир запаса, военный фельдшер. Ему только-только из военкомата пакет принесли, а что и зачем, он еще не знал. Прочитал он этот конверт и говорит: «Ну, ребятки, надо мне собираться». Вечером я проводил его в Хамовнические казармы. Возвращаюсь домой, а у подъезда стоят мои дружки-приятели, обсуждают. Я говорю: «Вот что, давайте все в райвоенкомат пойдем и подадим заявление, чтобы нас добровольцами взяли».
Мы бегом на Пятницкую, а там народу — тьма! Мы нахально между взрослых влезли и заявляем: «Записывайте!» Ясное дело, нас оттуда выставили. Я потом еще три дня ходил туда и никак не отставал. В конце концов меня отправили работать на мебельную фабрику — помогать фронту, ящики для патронов сколачивать. Через неделю слышу обращение Сталина о том, что надо создавать народное ополчение, по примеру Ленинграда. Я обрадовался и тут же в кадровый отдел. Записали меня только благодаря начальнику цеха: он старшему лейтенанту сразу сказал: «Этот от тебя не отстанет, он и завтра придет, и послезавтра». Пришел я домой, мне брат Маратик помог собраться тайком от бабушки, и вечером 6 июля я пошел на сборы около школы.
Стоим мы в школьном дворе, и тут выходит мой сосед дядя Сережа (я с его сыном дружил) и говорит: «Я ваш командир батальона Сергей Иванович Прыгунов. Сейчас будет проверка». Я обмер. Дошел дядя Сережа до моей фамилии и читает: «Родионов…» Замолчал. Смотрит в список, смотрит в строй: «…Спартак! А ты что здесь делаешь? А ну марш домой! Тебя бабушка с дедушкой ждут!» Иду я к калитке, ноги дрожат, на глазах слезы, чувствую: все мои труды пропали даром. А Сергей Иванович уже следующую фамилию читает. Я разворачиваюсь — и шасть в задние ряды. А 8 июля в девять утра мы выдвинулись из Москвы.
Шли мы на запад по Варшавскому и Минскому шоссе. Многие старики по дороге отсеялись. Ополченцами были те, кого по каким-то причинам не призвали в армию: в основном старые да молодые. Дошли до Малоярославца, там нас уже разбили на роты, батальоны и дали каждому участок — рыть противотанковые рвы и окопы.Ак концу июля нас погрузили в эшелон и из Малоярославца перевезли в район Спас-Деменска. Командование уже имело назначение, и нам определили свои рубежи обороны. Мы их обустраивали: опять рыли окопы, делали укрепрайоны. В сентябре мы стали уже не ополченцы, а кадровики, нас перевели на новые кадровые номера, и мой полк вместо 1-го стал 1312-м. Так в шестнадцать с половиной лет я стал солдатом, красноармейцем, бойцом Красной Армии. Нам дали обмундирование, выдали оружие, но в основном старинное, времен Гражданской и Первой мировой войны. Пушки у нас были французские, кольты и пулеметы — американские. Позже начало поступать хорошее оружие: СВТ, трехлинеечки, еще от заводского масла не очищенные. Заменили половину французских пушек на современные русские, дали несколько пулеметов «Максим», ручные пулеметы.
3 октября немцы, перешедшие за день до этого в наступление, прорвали стоящие впереди нас части 43-й армии и ворвались на наш рубеж. Мы вступили в бой. Танки, авиация, минометы, пулеметы, автоматы, пушки — все это против нас. А у нас — винтовочки, гранаты и бутылки с зажигательной смесью (основное наше оружие) да несколько пулеметов. Вот с этим мы и начали воевать. Первый день досталось в основном 1316-му полку. Люди погибали, но не отходили ни на шаг. А на следующий день по всему участку нашего оборонного рубежа начали наступать немцы, танки прорвались через фронт 1316-го полка и двинулись на нас по большаку. Перед началом боев, где-то за неделю, у нас в полках дивизии создали группу истребителей танков. Делалось это исключительно на добровольных началах, и я со своим приятелем Цыганком тут как тут в эту группу вызвался: вот что значит молодость, неопытность и глупость вместе в кучу.
В группе нас было 22 человека, и вот 3 октября нас бросили вперед, чтобы встретить и уничтожить вражеские танки. Поделились мы на группы по два человека и оседлали большак справа и слева. Нам выдали по две противотанковые ручные гранаты, четыре бутылки со смесью и три-четыре противопехотные гранаты Ф-1. Была у нас еще за плечами винтовка. Со мной в пару попал мой друг Цыганок — Сережа Цыганков. Он на самом деле цыган и был, постарше меня на три-четыре месяца, симпатичный такой парень. Роем мы окоп и ведем житейские разговоры: как у меня дома, как у него, про танки и не думали. Вдруг рокот и как будто воздух задрожал. Танки! И тут нас «стукнуло», поняли мы что к чему.
Шли танки один за другим, метров через десять-пятнадцать друг от друга. Я Цыганку говорю: «Я первый кину, а ты свою следом кидай, если не добью». И вот первый танк сравнялся с нашим окопчиком. Я выскочил и метров с восьми бросил противотанковую гранату. И сразу падаю, а потом катком в окоп. А там мой Цыганок уже с приготовленной бутылкой. Прогремел мощный взрыв, и танк развернуло. Подбил я его. Танкист стал оттуда вылезать — сначала руки, потом и сам появился. И тут Цыганок бросил бутылку с зажигательной смесью. Немец загорелся и побежал к лесу. Я помню, он судорожно на ходу пытался сбросить свой комбинезон, но не добежал он, сгорел. А чуть позже меня ранило в плечо, не тяжело, а только мышцы порезало. Но меня вывели из строя, и в ночных боях я участия уже не принимал.
Утром я сбежал из санбата в свою роту, еле-еле нашел командира Сергея Ивановича. Он меня за побег из санбата, конечно, отругал как следует и взял к себе связным. В то время телефоны работали очень плохо. По большому счету, мы были без связи,
поэтому от меня многое зависело. А кончилось все это вот чем. Я развез по приказу командира боеприпасы, возвратился, а мне Сергей Иванович и говорит: «Спартак, давай-ка беги к артиллеристам, спроси, почему они молчат. Танки идут, мы их видим уже, а они не стреляют. Скомандуй там». Я прибегаю, а пушкари мои чуть не плачут: пушки есть, снаряды есть, а стрелять не могут. Оказалось, калибры разные: у наших снарядов 76 мм, а у французских пушек — 75 мм. Эту батарею (две пушки) немцы в конце концов раздавили: уничтожили и людей, и пушки.Ая побежал докладывать. Мины ложатся одна за дугой: бах, бах, а я мимо них
петляю. Прибегаю и вижу воронку, а в ней лежит командир, весь в крови. Сергей Иванович открыл глаза и говорит: «А… это ты?» И все… больше он ничего не сказал. Я послал одного солдата искать санитаров, чтоб эвакуировать его. Когда притащили его в медсанбат, врач посмотрел и говорит: «Умер он». Так я и расстался со своим командиром.
А мы стали отходить на Восток. При форсировании речки Малая Ворона (достоверность упоминаемого топонима в связи с ранением сомнительна - прим.Е.М.) (ее берега были страшно заболочены) меня ранило в ногу, и опять в мягкие ткани. Ребята сделали мне костыль — обыкновенную палку с рогатиной. Прошли мы три или четыре километра и остановилась. Подъезжает комдив Петр Сергеевич Козлов и говорит «Положение у нас такое: мы находимся в полуокружении и выход только один — прорваться к рубежам 60-й стрелковой дивизии». Только Козлов не знал, что 60-я дивизия тоже была в окружении. Кружили мы кружили: боеприпасов нет, противотанковых ружей нет, бензина нет, есть нечего. (очевидно поздняя беллетризированная вставка,сделанная кем-то; прим. Е.М.) И комдив принял единственно правильное решение: разбиться на группы человек по сто-двести и выходить через лесной массив, в сторону Малоярославца.
Шли и днем и ночью. Был конец октября, пошел снег. По дороге мы собирали подножный корм: калину, рябину, листья - все это съедалось. Комдив нас предупредил, чтобы мы ни в какие затяжные бои не вступали и наша задача — выйти в целости и сохранности. Комдив Козлов вел центральную группу: в ней были штабные машины с документами, деньгами и знаменами дивизии и полков. Слава богу, он все это вывел, а только машину с документами потерял. (поздняя беллетризированная вставка,сделанная кем-то; прим. Е.М.)
Шесть дней выходили из окружения. Я все это время сидел на повозке, идти уже не мог: нога вспухла, горела огнем, вся сине-красная была. Когда подошли к Угодскому заводу, (недостоверная вставка в мемуар, сделанная кем-то, - С.А. Родионов после выхода из окружения из-под Спас-Деменска в 17 сд больше не вернулся, продолжил воевать в Пролетарской Московской дивизии на Тульском направлении, - прим. Е.М.) мы встретились с партизанами, и они нас вывели к своим"....
Все остальное, "рассказанное" в мемуаре о боях на р. Нара, январское ранение у Малоярославца - плод больного воображения писателя В.В. Климанова, и не подтверждается послужными документами старшины С.А. Родионова.
Е.А. Макарова
