| cjdeirf | Дата: Четверг, 25.01.2018, 21:18 | Сообщение # 1 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 147
Статус: Оффлайн
| "В ту ночь, готовясь умирать,
Навек забыли мы, как лгать,
Как изменять, как быть скупым,
Как над добром дрожать своим"...
К. Симонов
*********************
- Тьфу, зараза!
- Кого вы так, товарищ майор?
- Да этот кастрюлеголовый… Саданул прикладом в плечо, до сих пор от привета тошно.
- Что, товарищи командиры, располагаемся на новое место жительства? Один хрен, на каких нарах.
-Товарищи, тут письмо!
- «Прощайте, товарищи»,- прочел на стене камеры Эрусте. - « Тхор Г. 17 декабря 1942 г.».
- Вот, значит, как...
Склонив голову,скованные общей долей помянули лихого лётчика-генерала.
-А, ну-ка, давай, пиши и наши фамилии. Кто-нибудь, да передаст, что мы тут отметились. Что мы живы.
- Пока живы, Сергей Евлапичь. Пока..
Густые холодные декабрьские сумерки 1942 года укутывали каменную камеру нюрнбергского тюремного замка. Всматривались в них апостольскими ликами двадцать пять командиров и политработников Красной Армии, брошенные сюда из лагеря гестаповцами как потенциально «политически неблагонадежные для рейха». Кто вспоминал родное небо, кто-то сына, кто тепло родного очага. И каждый даже не пытался искать ответа на вопрос, что ждет его завтра.
-Товарищ Григорьев, а расскажи честной публике, как ты фрицев в порту распропагандировал?!
- Охоты нет. Пусть Снитцарь рассказывает. Он у нас мастер байки травить. Как лектор по международным вопросам.
- Ха! А не есть ли это тот самый Снитцарь, о котором Гроссман расписывал в «Звезде»?!- с легким эстонским акцентом спросил майор Скульте.
-Гроссман, говоришь? Помню писАку,- по весне приезжал. Мы тогда у Савинцов стояли. Дело хоть написал?
- Дело, товарищ Снитцарь, дело. – Лицо Вальдемара Скульте расплылось в улыбке. -Как сейчас помню, штабные бойцы животы надорвали. С того, как вы, Серафим Авксентичь, кому-то там в обед «по фитилю вставляли» и не глядя артиллерией командовали!
Скульте продолжил:
-«Песочин лупит командиров. Комиссар дивизии полковой комиссар Серафим Сницер лупит политруков. Каждый бьет по своей линии. Оба огромные, массивные, с толстыми пухлыми кулаками. На обоих дела в армейской парткомиссии, они дают обещания, но как пьяницы не могут удержаться, каждый раз срываются. Вчера Сницер отлупил танкиста, с которым поссорился из-за трофеев»…
-Водочки бы, - задумчиво молвил комиссар, глядя на свои натруженные руки.
- Иван Андреевич, как же так тогда получилось, что разминулись мы с тобой? Я посылал батальон на Чепляевку, думал, успеем, выручим. Хотя сами тогда по болотам от Спас-Деменска порознь уже отходили, - спросил полковник Петр Козлов расположившегося рядом генерала Преснякова.
- Крепко тогда нас зажали, Петр Сергеевич, выход оставили как обманку. Думали, прорвались, а там эти.. Уже с пулеметами поджидали. Комиссара потерял, даже не понял когда. Да и себя не помнил. Очнулся, а комполка мой и говорит, что находимся мы в плену. Пять дней шли к Рославлю в общей колонне.
- А остатки твоей пятой под Боровск забросили. Так же в распоряжении Онуприенки мы и остались. Мою восемнадцатого переподчинили 43-му. Хотя какая там дивизия… Не надолго вас перевоевал, - с горечью вспомнил полковник октябрьские дни 1941 года.
Сумерки в камере перетекали в ночь. В гулком пустом коридоре слышались шаги надзирателей. Иногда лязгал замок на дверях соседних камер. Кого-то уводили на допросы. Порой приоткрывалось узкое окошко в железной тюремной двери, гестаповец-надзиратель оглядывал из-за нее притихших узников, и молча снова закрывал. Подали «ужин» - едва помутневшую воду, чуть пахнущую хлебом.
- Каты, табаку не оставили даже на понюх. Хуже нету пытки: покурить бы, - подал голос полковник Фисенко.
- Ты, товарищ полковник, уже и мундштук скрошил.
- А вот сейчас Иван Михайлович нам ваты надергает из своей трофейной шинельки, - мы и подымим.
Камера оживилась, командиры потянулись к генералу Шепетову. Потом сизый дымок струйками поплыл среди не ведавших своей Судьбы.
- А хорошо, - стоя под недосягаемым квадратиком решетчатого окна, заметил майор Эрусте, пытаясь забыться в дымке эрзац-курева…
- Kurt, die Stunde? Bald werden diese Selbstmordattent;ter zu singen beginnen.(1)
Двадцать пять несломленных неволей русских командиров в темной камере встали в круг, положив руки друг другу на плечи, медленно двигаясь, запели песни далекой Родины. Иван Андреевич спел «Орленка». Потом пели о широкой русской степи, о Волге-матушке, о снах Стеньки Разина. Пели «Бородино». Пели по всем правилам хора, разделившись на голоса, и бас генерала Скугарева мягко скрадывал трудные места, помогая тенору майора Панасенко. И вот генерал Данилов завел:
Чёрный ворон, чёрный ворон,
Что ж ты вьёшься надо мной,
Ты добычи не дождёшься,
Чёрный ворон, я не твой.
Они пели, не обращая внимания на шум и выкрики в коридоре. Отворилась дверь камеры, надзиратель заорал:
-Хальт! Прекратить!
Но они пели. На руки и плечи заключенных посыпались удары резиновых дубинок, разбивая тесный круг поющих.
-..Что ж ты когти распускаешь
Над моею головой,-
Подхватил генерал Иван Андреевич Пресняков
-Ты добычу себе чаешь,
Чёрный ворон, я не твой.
Полковник Козлов перенял удар, закрыв генерала. И пока двое надсмотрщиков заламывали ему руки, песню подхватили на два голоса политруки Невзоров и Мироненко:
Полети в мою сторонку,
Скажи маменьке моей,
Ты скажи моей любезной,
Что за Родину я пал.
Метались надзиратели от одних к другим, но заглушить песню так и не смогли.
-….Калена стрела венчала
Среди битвы роковой...
- продолжали петь майоры Эрусте и Ульянов.
- Vive la Russie! – стучали в двери соседней камеры французы.
- Ми волимо Русију. Руси су наша браћа, - слышалось из камеры, что напротив той, где фашисты тщетно глушили песню.
С грохотом затворились тяжелые двери. Песня все лилась и лилась. Поддерживаемый политруком Руденко, полковник Петр Козлов допел:
- Ты добычи себе чаешь,
Чёрный ворон, я не твой!
- Otto, ich habe Angst vor diesen Russen. Sie k;nnen Sie zu t;ten, aber den Geist nicht t;ten. Wir werden die nie gewinnen, Otto. (2)
- Kurt, sind Sie Selbstmordattent;ter. Rei; dich zusammen! (3)
Наутро администрация тюрьмы перевела подальше узников из соседних с камерой № 41 помещений, чтобы остальные заключенные «не заражались большевистским духом».
А командиры пели и понимали, что готовы не раздумывая отдать жизнь за далекую от них сейчас Родину, отдать жизнь друг за друга. И что их песню заглушить невозможно, что ее можно вырвать только с жизнью.
Серый рассвет пробуждал заключенных, неся с собой череду бесконечных допросов.Проснувшийся отчего-то раньше остальных, генерал Данилов увидел, как полубезплотным видЕнием кто-то проходил от одного спящего к другому. К кому прикладывал ладонь на чело, кого одаривал почти материнской лаской, поглаживая по "ёжику" бесхитростной стрижки военнопленного... Но вот он обернулся,знакомым жестом призвав молчать, и Сергей Евлампиевич узнал в необычном госте святителя Николая...
Заходило католическое Рождество, приближался к концу 1942 год. Две недели спустя десятерых из камеры увезут на казнь. Потом, в начале февраля, казнят еще троих. Большинство погибнет в разное время в разных концентрационных лагерях. И только горсточка из Двадцати пяти певших в камере № 41 доживет до Победы. Один из них, майор Роберт Эрусте, чтя память о всех, как о кровных братьях, поведает о каждом из них. Но Родина рассказать об их подвиге осмелится только шестьдесят лет спустя…
____________________________________
1) Курт, который час? Скоро эти смертники петь начнут.(нем.)
2) Отто, я боюсь этих русских. Их можно убить, но их дух убить нельзя. Мы никогда их не победим, Отто.
3) Курт, они смертники. Возьми себя в руки!
© Copyright: Ирия Гай Вторая, 2017
|
| |
| |
